— ПОКАЖИТЕСЬ, — настаивала она.
— ОТДАЙ НАМ СОФИ.
— ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ЕЁ ЗАБРАТЬ, — написала Агата.
В ответ пушечное ядро разбило статую Софи.
Софи у неё за спиной шевельнулась, что-то бормоча про плохой сон и прыщи. В темноте вокруг раздавался стук, она зажгла свечу, которая исполосовала стропила болиголова бронзовым жаром. Потом она сделала несколько неуклюжих движений из йоги, погрызла миндаль, натерла лицо семечками из грейпфрута, съела форель и крем-какао, и повернулась к Агате с сонной улыбкой.
— Доброе утро, дорогая, каков план?
Но сгорбившаяся на подоконнике Агата просто смотрела в разбитое стекло, а потом к ней присоединилась и Софи. Они смотрят на город, бездомные массы пробираются по щебню, и оторванная голова от её статуи пялится на Софи со ступенек церкви. Улыбка Софи исчезает.
— Нет никакого плана, да?
БУМ!
Дубовая дверь вздрогнула, когда молот ударил по замку.
БУМ! БУМ!
— Убийцы! — выкрикнула Софи.
Агата в ужасе подскочила.
— Церковь стоит на святой земле!
Доски треснули; винты ослабли и посыпались на пол.
Девочки прижались к алтарю.
— Прячься! — выдохнула Агата, и Софи понеслась вокруг кафедры, словно обезглавленная курица.
В дверь проскользнуло что-то металлическое.
— Ключ! — пискнула Агата. — У них есть ключ!
Она услышала, как щелкнул замок. Софи за ней бездарно пряталась за шторами.
— Прячься! — выкрикнула Агата...
Дверь с грохотом распахнулась, и она развернулась к темному порогу. В церковь на фоне слабого свечения свечи пробралась сгорбленная тень.
Сердце Агаты замерло.
Нет ...
Искореженная тень скользнула вниз по проходу, мелькнув в свете пламени. Агата вновь упала на колени у алтаря. Её сердце так громко билось, что она боялась вздохнуть.
Он мертв! Разорван на кусочки белым лебедем и развеян по ветру! Его черные лебединые перья сыпались и сыпались на школу! Но прямо сейчас Школьный Директор крался к ней, очень даже живой, и Агата трусливо жалась к кафедре, которая заскрежетала...
— Ситуация уж совсем ни в какие ворота, — оповестил голос.
Это не Школьный Директор.
Агата посмотрела сквозь пальцы на Старейшину с длинной бородой, нависшего над ней.
— Софи должно переместить в безопасное место, — сказал Старейшина по-моложе, стоявший позади первого, снимая с головы черную шляпу.
— И сегодня же, — сказал самый молодой, поглаживая свою куцую бородку.
— Куда? — выдохнул голос.
Старейшины подняли глаза и увидели Софи на мраморном фризе над алтарем, прижимающуюся к обнаженному святому.
— Нашла где спрятаться! — рявкнула Агата.
— Куда вы меня заберете? — спросила Софи Старейшин, тщетно пытаясь слезть с обнаженного святого.
— Уже все организовано, сказал он, надевая шляпу, когда зашагал обратно к двери. — Мы вернемся сегодня вечером.
— Но нападения?! — выкрикнула Агата. — Как вы их прекратите?
— Все уже устроено, — сказал средний, следуя за Старейшиной.
— В восемь вечера, — сказал самый молодой, семеня за ним. — Только Софи.
— Откуда вам знать, что ей ничего не будет грозить? — паниковала Агата...
— Все улажено, — отозвался Старейшина, и запер за собой дверь.
Две девочки стояли в немой тишине, пока Софи не завизжала.
— Видишь? Я же говорила! — Она соскользнула с фриза и смела Агату в объятья. — Ничто не может разрушить наш счастливый конец. — Вздохнув с облегчением и напевая себе под нос, она упаковала свои крема и огурцы в хорошенький розовый чемоданчик. Кто знал, сколько времени пройдет, прежде чем ей снова разрешат навестить подругу. Она обернулась и посмотрела в большие черные глаза Агаты, который уставились в окно.
— Не волнуйся, Агги. Все улажено.
Но, когда Агата наблюдала за тем, как горожане рассыпались по руинам, глядя исподлобья налитыми кровью глазами на церковь, она вспомнила, как её мама недавно обронила, что Старейшины «устраивают» дела... и понадеялась, что на этот раз результаты этого «улаживания» будут лучше.
Старейшины позволили прийти Стефану до заката на встречу с дочерью, с которой он не виделся с тех пор, как запер её в церкви. Выглядел он по-другому. Его борода заросла, одежда стала грязной, а тело пожелтело и осунулось от недоедания. У него не хватало двух зубов, а левый глаз заплыл синевой. Горожане решили сделать его козлом отпущения и выместить все свое недовольство из-за того, что Старейшины защищают его дочь.
Софи заставила себя смотреть на отца с сочувствием, но сердце её ликовало. Не важно каким Добром она пыталась быть, ведьма, притаившаяся внутри неё, по-прежнему хотела, чтобы её отец страдал. Она взглянула на Агату, которая сидела в углу, жуя свои ногти. Она старательно делала вид, что не слушает.
— Старейшины говорят, что это продлится недолго, — сказал Стефан. — Как только эти трусы в лесу, поймут, что тебя прячут, рано или поздно, им захочется выйти и найти тебя. И я буду готов. — Он почесал свою обгоревшую кожу и заметил, что его дочь морщится. — Знаю, у меня тот еще видок.
— Все, что тебе нужно, это хороший медовый скраб, — сказала Софи, роясь в своей сумке с предметами для поддержания красоты, пока не нашла косметичку из змеиной кожи. Но её отец просто стоял и таращился на разрушенный город. В глазах у него стояли слезы.